Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Уже который день по утру такое ощущение, будто играешь в датскую рулетку. Услышав звон будильника, сперва вспоминаешь, что же у тебе сегодня, и только потом уже поднимаешь с кровати. Как-то само собой получается.
{ делюсь } Произведение с натяжкой можно назвать "мангой". Автор - китаец, и язык, соответственно, китайский, но отсутствие перевода пониманию почти не мешает. Не в словах здесь суть. Три короткие истории о чувствах, три невероятно красивых образа. Читается (как ни с странно) слева направо. Картинки кликабельны, потому что варварские дайры не позволяют выложить всю эту красоту в оригинальном размере.
Регистрация на весенний Slash-Non-Kon, который пройдет в Москве 11 мая 2009 года, объявляется открытой. В этом году тематика весеннего {нон}кона - комиксы и их экранизации (разумеется, это не исключает и других фэндомов).
Страница регистрации. Также... Каждую весну мы награждаем авторов лучших текстов, размещенных за предыдущий год. Победителей определяет голосование. Кто голосует? Вы! В этом году мы для Вашего удобства представляем список произведений, которые уже набрали достаточное количество голосов на сайте, чтобы побороться за первое место. Читайте и голосуйте! Следите за новостями.
Мы приносим свои извинения за имевшую место быть дезинформацию относительно другой даты, а также просим прощения у иногородних гостей, которым это причинит неудобства. Очень просим всех, кто уже продублировал мессагу, внести в нее изменение даты. Заранее спасибо!
URL записи *регистрацию отправил, живет спокойно, о косплее думает*
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Моя матушка только что окончательно вынесла мне мозг. Ибо со следующей среды она будет заниматься в младшей группе Петербургского клуба исторических танцев, у Йоко. Могу даже сказать, что меня это очень радует - теперь я могу говорить, что это у нас семейное PS Документы на загран-паспорт приняли. Живем.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Все таки я очень люблю работать с бифлексом. На ощупь приятно. А пока шьешь, так удобно музыку слушать.. Особенно когда новинок много.) Чуть подразобрался со временем - стало посвободней. Хочу гулять, в гости и дружеских посиделок.
Появление фотографии изменило мир. Теперь любое событие может остаться в истории. Итак, 13 снимков, которые изменили сознание людей и их представления о реальности.
«Omaha Beach, Нормандия, Франция», Роберт Капа, 1944
Военный фотокорреспондент Роберт Капа говорил, что если ваши фотографии плохи, это означает, что вы находились недостаточно близко к месту событий. И он знал, о чем говорил. Его самые известные фотографии были сделаны утром 6 июня 1944 года, когда вместе с первыми отрядами пехоты он вышел на берег Нормандии в день высадки союзных войск. Попав под обстрел, Капа был вынужден нырять под воду вместе с камерой, чтобы избежать пуль. Он едва спасся. Из четырех пленок, отснятых фотографом в день ужасной битвы, сохранилось только 11 кадров - остальные были безнадежно испорчены престарелым лаборантом, который в спешке засветил почти весь материал (как выяснилось позже, он пытался успеть проявить пленки до сдачи в печать свежего номера журнала Life). По иронии судьбы, именно эта ошибка в проявке пленки и придала нескольким дошедшим до нас фотографиям их знаменитый «сюрреалистический» облик (журнал Life в комментариях к фотографиям ошибочно предположил, что они «немного не в фокусе»). Через пятьдесят лет режиссер Стивен Спилберг на съемках сцены высадки в Нормандии из фильма «Спасти рядового Райана» попытался воссоздать эффект фотографий Роберта Капы, сняв с объективов кинокамер защитную пленку для эффекта «размытости».
Благодаря легендарному фотографу Доротеи Ланж, на протяжении многих лет Флоренс Оуен Томпсон была в буквальном смысле олицетворением Великой Депрессии. Ланж сделала снимок во время посещения лагеря сборщиков овощей в Калифорнии в феврале 1936 года, желая показать всему миру стойкость и несгибаемость гордой нации в тяжелые времена. История жизни Доротеи оказалась такой же притягательной, как и ее портрет. В свои 32 года она уже была матерью семерых детей и вдовой (муж умер от туберкулеза). Оказавшись практически без средств к существованию в трудовом лагере для переселенцев, ее семья питалась мясом птиц, которых удавалось подстрелить детям и овощами с фермы - так же жили и остальные 2 500 работников лагеря. Публикация фотографии произвела эффект разорвавшейся бомбы. История Томпсон, появившаяся на обложках самых авторитетных изданий, вызвало немедленный отклик со стороны общественности. Администрация по делам переселенцев немедленно направила в лагерь еду и предметы первой необходимости. К сожалению, семья Томпсон к этому моменту уже покинула обжитое место и от щедрот правительства ничего не получила. Надо отметить, что в то время имени женщины, изображенной на фотографии, никто не знал. Лишь спустя сорок лет после публикации этой фотографии, в 1976 году Томпсон «раскрыла» себя, дав интервью одной из центральных газет.
Фотография, которая впустила войну в каждый дом3. Фотография, которая впустила войну в каждый дом «Солдаты федеральных войск, павшие в первый день битвы при Геттисберге, штат Пенсильвания», Мюттью Брэди, 1863
Один из первых военных фотокорреспондентов Мэттью Брэди был известен как создатель даггеротипов Авраама Линкольна и Роберта Ли. У Брэди было все: карьера, деньги, собственный бизнес. И всем этим (а так же собственной жизнью) он решил рискнуть, последовав за армией северян с фотокамерой в руках. Едва избежав пленения в самой первой битве, в которой он принимал участие, Брэди несколько растерял свой патриотический пыл и стал посылать на передовую ассистентов. За несколько лет войны Брэди и его команда сделали более 7 000 снимков. Это довольно впечатляющая цифра, особенно если принять во внимание, что для того, чтобы сделать единственный снимок, требовалась оборудование и химикаты, размещавшиеся внутри крытой повозки, которую везли несколько лошадей. Не очень-то похоже на привычные цифровые «мыльницы»? Фотографии, казавшиеся такими уместными на поле битвы, обладали очень тяжелой аурой. Однако именно благодаря им простые американцы впервые смогли увидеть горькую и суровую военную действительность, не завуалированную ура-патриотическими лозунгами.
Однажды фотокорреспондент новостного агентства AP Эдди Адамс написал: «Фотография - это самое мощное оружие на свете». Очень подходящая цитата для иллюстрации к собственной жизни - в 1968 году его фотография офицера, стреляющего в голову закованного в наручники заключенного, не только получила пулитцеровскую премию в 1969 году, но и также окончательно изменила отношение американцев к тому, что происходило во Вьетнаме. Несмотря на очевидность изображения, на самом деле фотография не так однозначна, как показалось простым американцам, преисполнившимся сочувствием к казненному. Дело в том, что человек в наручниках - капитан вьетконговских «воинов мести», и в этот день им и его подручными было застрелено множество невооруженных мирных жителей. Генерала Nguyen Ngoc Loan, изображенного на фотографии слева, всю жизнь преследовало его прошлое: его отказывались лечить в австралийском военном госпитале, после переезда в США он столкнулся с массированной кампанией, призывавшей к его немедленной депортации, ресторан, который он открыл в Вирджинии, каждый день подвергался нападению вандалов. «Мы знаем, кто ты такой!» - эта надпись преследовала генерала армии всю жизнь. «Он убил человека в наручниках», - говорил Эдди Адамс, - «а я убил его своей камерой».
14 августа 1945 новость о капитуляции Японии возвестила окончание Второй мировой войны. Бурное празднование началось и на улицах Нью-Йорка, но, возможно, ни один из жителей города не чувствовал себя в тот момент более свободным, чем военные. Среди счастливых людей, собравшихся в тот день на Таймс-сквер, был и один из самых талантливых фотокорреспондентов 20-ого столетия, немецкий иммигрант по имени Альфред Эйзенштадт. Выхватывая своей камерой картины празднования, он приметил моряка, «идущего по улице и хватавшего каждую девочку в поле своего зрения.” Он позже объяснил, что ему было наплевать, была ли она «бабушкой, крепкой, худой, старой или молодой» - он не делал никаких различий. Конечно, фотография моряка, запечатлевающего поцелуй на губах почтенной пенсионерки, никогда не появилась бы на обложке журнала Life, но когда лихой военный закружил в танце и поцеловал привлекательную медсестру, а Эйзенштадт сделала снимок, изображение было растиражировано газетами по всей стране. Само собой разумеется, фотография «День Победы» не являлась изображением встречи двух разлученных войной влюбленных. Однако оно по сей день остается устойчивым символом Америки в конце длинной борьбы за мир.
Взрыв дирижабля «Hindenburg» в 1937 году - это, конечно же, не крушение «Титаника» и не Чернобыльская трагедия 20-го века. Из 97 человек, находящихся на его борту удивительным образом выжили 62. Во время посадки в аэропорту Лейкхарст, штат Нью-Джерси, после перелета из Германии взорвался немецкий цеппелин Hindenburg. Оболочка дирижабля была наполнена водородом, а не безопасным инертным гелием, поскольку американцы на тот момент уже отказались продавать этот газ потенциальному противнику: надвигалась новая мировая война. Событие снимали на пленку 22 фотографа. После произошедшего дирижабли перестали считаться безопасным и развиваемым видом транспорта. Эта фотография зафиксировала конец развития дирижаблестроения.
Многие считают, что эпоху фотографии можно поделить на две части: до Адамса и после Адамса. В «доадомсовскую» эпоху фотография вообще не рассматривалась как самостоятельное искусство. Фотографии при помощи различных манипуляций делали похожими на картины. Адамс же всеми силами избегал любых манипуляций со снимками, объявив фотографическое искусство «поэзией реальности». Своими работами он доказал ценность «чистого фотоискусства». В эпоху появления довольно компактных переносных фотокамер он упорно придерживался громоздкого оборудования и старомодных широкоформатных камер. Адамс показал американцам красоту их национальной природы. В 1936 году он сделал серию фотографий и направил их в Вашингтон, чтобы помочь сохранить каньон Kings в Калифорнии. В результате эта местность была объявлена национальным парком.
Головорез? Социопат? Светоч социализма? Или, как назвал его экзистенциалист Жан-Пол Сартр, “самый совершенный человек нашего века”? Независимо от вашей точки зрения Эрнесто «Че» Гевара давно стал святым покровителем» революционеров всего мира. Вне всяких сомнений он - человек-легенда, причем этот статус ему присвоила не жизнь, а собственная смерть. Недовольные усилиями Че, направленными на пропаганду революции среди бедных и угнетаемых слоев населения Боливии, национальная армия (обученная и экипированная американскими войсками и ЦРУ) захватила и казнила Че Гевару в 1967. Но перед захоронением его тела в секретной могиле, убийцы собрались вокруг него, позируя для постановочной фотографии. Военные хотели доказать всему миру, что Че мертв, надеясь, что его политическое движение умрет с ним. Ожидая обвинения, что фотография сфальсифицирована, предусмотрительные палачи Че Гевары ампутировали его руки и сохранили их в формальдегиде. Но, убивая человека, боливийские чиновники невольно породили легенду о нем. Фотография, обошедшая весь свет, имела поразительное сходство с относящимися к эпохе Возрождения изображениями Иисуса, снятого от креста. Лицо Че устрашающе спокойно, а его убийцы прихорашиваются перед камерой, один из них указывает на рану в теле Че Гевары Аллегорическое значение фотографии немедленно подхватили сторонники Че, придумав лозунг ” Че жив!”. Благодаря этой фотографии, Че Гевару будут вечно помнить как мученика, погибшего за социалистические идеи.
Вы можете справедливо задаться вопросом: ” а эта фотография действительно изменила мир?” Эйншнейн совершил переворот в ядерной физике и квантовой механике, а это фотография изменила отношение как к Эйнштейну, так и к ученым в целом. Дело в том, что 72- летний ученый устал от постоянного преследования прессой, достававшей его в университетском городке Принстоне. Когда его в стотысячный раз попросили улыбнуться в камеру, вместо улыбки он предъявил в камеру Артура Сэйсса высунутый язык. Этот язык - язык гения, именно поэтому фотография моментально стала классической. Теперь Эйнштейна всегда будут помнить и считать большим оригиналом - всегда!
Филипп Хальцман был единственным фотографом, сделавшим карьеру на съемках людей…в прыжке. Он утверждал, что в прыжке объект съемки невольно показывает свою настоящую, внутреннюю сущность. С этим утверждением нельзя не согласиться, глядя на фотографию Сальвадора Дали под названием “Dal? Atomicus”. 6 часов, 28 прыжков, полная комната помощников, подбрасывающих в воздух ведро с водой и разозленных котов - так рождалась эта фотография. На заднем плане фотографии еще не законченный сюрреалистический шедевр Дали «Leda Atomica». Хальцман хотел выливать из ведра не воду, а молоко, но в послевоенное время это было слишком пренебрежительно по отношению к продукту питания. Фотографии знаменитостей в прыжке авторства Хальцмана появлялись как минимум на семи обложках журнала Life и дали начало новому виду портретов - без обязательной до сих пор статики.
Фотография, которая нас обманула11. Фотография, которая нас обманула «Чудовище озера Лох-Несс» или «Фотография хирурга», Йен Уэтерелл, 1934
Еще эту фотографию называют «Фотография хирурга». Это расплывчатое фото, сделанное в апреле 1934 года, известно всему миру. Оно в течение 60-ти лет питало самые невероятные предположения о живом ископаемом ящере, живущем в наши дни в шотландском озере Лох-Несс, породило массу слухов и догадок, инициировало несколько подводных экспедиций и дало начало целой индустрии туризма в маленьком шотландском городке. Так продолжалось до 1994 года, пока приемный сын автора фальсификации - Кристиан Сперлинг - не рассказал общественности, что его отчим, Мармадьюк Уэтерелл, нанятый лондонской газетой Daily Mail для поиска крупного животного, не сумел его найти и решил сделать это поддельное фото при помощи пасынка Кристиана и сына Йена. Именно Йен и является фактическим автором фотографии. «Несси» была сконструирована на скорую руку и поддерживалась на поверхности при помощи игрушечной подводной лодки и противовеса из дощечек. Для того чтобы история выглядела более правдоподобной, мошенники уговорили местного хирурга Роберта Кеннета Уилсона назваться автором снимка
Один из самых влиятельных людей 20-го века, Ганди, не любил фотографироваться, однако в 1946 году штатному сотруднику Life, Маргарет Борк-Уайт, было разрешено сделать его фото на фоне прялки - символа борьбы за независимость Индии. Прежде чем фотографа допустили до фотосессии, ей самой пришлось научиться пользоваться прялкой - таковы были требования окружения Ганди. После преодоления этого препятствия Маргарет предстояло еще два. Для начала выяснилось, что с Ганди запрещено заговаривать - у него как раз был «день тишины», который он по традиции проводил, ни с кем не разговаривая. И, поскольку он терпеть не мог яркий свет, Маргарет было разрешено сделать всего три снимка (сопровождавшиеся тремя фотовспышками). Проблемой была также очень влажная атмосфера Индии, которая отрицательно сказывалась на состоянии фотокамеры, поэтому два первых фото были неудачными, но третий снимок получился. Именно он сформировал образ Ганди для миллионов людей. Фотография стала последним прижизненным портретом Ганди - через два года он был убит.
До того как наступила эпоха цифровой фотографии и фотошопа (Photoshop), была эпоха Мэн Рея. Один из самых известных и самобытных фотографов мира без устали экспериментировал с фотоизображениями. Фотография “Le Violon d’Ingres” является его ранней и, вероятно, самой известной работой. Она представляет собой своеобразный визуальный каламбур, одновременно подчеркивая сходство женского тела с корпусом скрипки и отсылая зрителей к ассоциации с французским художником Jean-Auguste-Dominiqe Ingres, который рисовал обнаженных женщин и сопровождал показ своих картин игрой на скрипке. Работы интеллектуала-дадаиста Мэн Рея опередила свое время. Определив фотографию как средство для художественной интерпретации реальности, Мэн Рей предвосхитил нашу революцию в цифровой фотографии.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Звонила мама. Сообщила что хочет танцевать и сама нашла в Питере клуб Исторических танцев. И что завтра будет звонить Йоко узнавать что-почем. Ахтунг. Не-не, я тут честно ни при чем А документы доехали только сегодня. Значит на загран он пойдут только в следующий понедельник (
А мне самому поел мозг танцкласс у Ростика к Златолесскому балу. Шестнашечка, оно офигенно *_* А с учетом того, какие у меня с пятнашкой-шестнашкой проблемы, я на Ростика молиться готов - он объясняет её так, что я понимаю. Ибо с танцкласса на том же Зиланте я не понял ровным счетом ничего. А тут оно доже запомнилось! Не-не-не, теперь я точно пойду на бал 19 апреля.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
В субботу перед балом мы выступали в лицее. Глюк с Килир и Джури переложили Кукольную постановку на концепт двух кавалеров и одной дамы и так же мы танцевали Большой Фигурный вальс
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Были вчера на премьере. Как и ожидал, встретил кучу знакомого народа (сознавайтесь, с кем вчера не пересеклись?)). Сам мюзикл.. Честно, я ждал большего. Тексты порой убивают просто напрочь (Как его переводили? Уж больно на промт похоже), смысл теряется где-то между строк, а исполнение умудрилось превратить трагедию в какой-то фарс. Испытание на "верю/не верю" не пройдено - я им не верю. Где все те эмоции, что так прекрасно видны в фильме? Оно же трагедия едва ли не насквозь, так почему в многих местах откровенно смеяться хотелось? Ich verstehe es nicht. Зато Фальк в роли миссис Денверс просто божественна *_* Не знаю, как партер, а вот у нас ей кажется проникся каждый. Ей выходы - просто как моменты просветления. Какой голос, какая игра! Восхитительно и великолепно. Ей веришь. Миссис Ван Хопер и Джек Фавелл тоже хороши - ярки и артистичны. Остальные не впечатлили почти вообще. Может тексты виноваты, может игра. Максимом не доволен особенно - это очень сильная личность должна быть, а вызывал ощущение "котеньку обидели.." Хотя в целом ребята все равно молодцы, ведь делалось, как и сказал немец почти на чистом энтузиазме Но можно было лучше. Даже почти обидно, ведь столько в неё вложено.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Бал был и был прекрасен *_* Громадное спасибо Элане за организацию Довольно много было танцев, которые на балу я танцевал впервые, так что было немного стремно. Но ничего, справились ) Очень непривычно было, что на многих танцах схемы прогоняли-напоминали до танца. Хотя тем кто их не знал/плохо помнил бес сомнения, полезно. Да и мне тоже порой. Ибо оно легкое все, но его много... Танцевали "Прагу". Ура Спустя стольких месяцев учения. Ощущения, что ты его помнишь дословно - фееричны. С "Цыганским бароном" все таки умудрились сбиться на третьей фигуре, но все равно - шикарно *_* Дамы были обворожительны, кавалеры - галанты. Все прекрасны Восхитительно А мне мало. Хочу еще.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Найдено по дневникам.
Модернизация Японии.Костюм эпохи МЭЙДЗИ
Эпоха Мэйдзи (1868–1912) стала одним из самых значимых периодов в истории Страны восходящего солнца. После двух столетий политики изоляции японцы были вынуждены приспосабливаться к новым условиям жизни в открытом для мира обществе. Страна пыталась влиться в мировое сообщество, перенимая культурные и технические новшества Европы. Вестернизация постепенно охватила все сферы жизни народа. В начальный период в основном осуществлялось копирование внешних атрибутов западной культуры, поэтому костюм как повседневная часть быта не мог не испытывать влияние этих тенденций. Контакты с иностранцами, которые начались еще в XVI в., хоть и вносили изменения в культуру костюма, однако именно в эпоху Мэйдзи японцы осознали национальную самобытность своей одежды, в результате чего появился сам термин вафуку – «японская одежда». К концу XIX в. в общих чертах сформировался ансамбль кимоно, который известен всему миру как японский традиционный костюм. Среди мужчин европейский костюм для повседневной службы приобрел популярность благодаря практичности. Одной из причин распространения западного платья среди женщин стало то, что его было гораздо проще надевать, чем традиционную многослойную одежду, но больше ими руководило стремление выглядеть модно. Европейская одежда повлияла на способы использования традиционных форм костюма. Пара «кимоно+юбка-хакама» соотносилась с европейской парой «блуза+юбка» и широко распространилась среди студенток и работающих женщин. Накидка-хаори, которая в прежние времена была частью гардероба знатных людей, теперь стала повседневной одеждой всех сословий и выполняла те же функции, что и европейский пиджак или плащ. Однако в результате этих изменений и вместе с тем, как европейский костюм распространялся среди японцев, кимоно отходило на второй план.
Весь период Мэйдзи можно условно разделить на три этапа трансформации японского костюма. В первые десятилетия Мэйдзи (1868-1883) правительством была объявлена политика «цивилизованности и просвещения» (буммэй кайка). В этот период все атрибуты западной цивилизации, в том числе и одежда, стали символом приобщенности к передовой цивилизации и образованности. Предметы японского и западного гардероба смешивались, рождая порой причудливые сочетания. Время с 1883 г. до начала 90-х гг. было затишьем перед второй волной вестернизации японского общества. Кимоно в числе других пережитков «старой» культуры отбросили за ненадобностью. Историки часто называют этот период Рокумэйкан по названию дворца для императорских приемов, который был построен в 1883 г. Императрица Сёкэн призвала всех женщин перейти на более современный ансамбль одежды – блузку и юбку – вместо кимоно и юбки-хакама. Однако после более тщательного знакомства японских политиков и просветителей с американской и европейской культурой с начала 90-х гг. XIX в. в обществе появились тенденции к возвращению и сохранению некоторых японских традиций как основных элементов самоидентификации и гордости.
Мужчины, особенно представители высших сословий, первыми испытали результаты политики вестернизации. В 1870 г. Японию посетил герцог Эдинбургский, которого императорский двор встретил одетым во фраки и накрахмаленные сорочки. По указу императора Мэйдзи с 1872 г. все чиновники должны были носить европейский костюм. Император мотивировал отказ от старого платья тем, что придворный костюм эпохи Эдо был не исконно японским, а заимствованным из Поднебесной. Китай пребывал в упадке, поэтому использование такого костюма автоматически могло поставить Японию на ступень развития Китая. Император призывал не копировать бездумно все, что попадет на глаза, а использовать европейский костюм как источник информации, перенять и совершенствовать его, чтобы он стал символом силы нации. Этим же указом упразднялись придворные ведомства, которые с XV в. следили за гардеробом императора. Всю церемониальную и повседневную одежду император заказывал за границей у европейских портных. Естественно, что не все чиновники могли позволить себе шить одежду во Франции или Англии, поэтому стали появляться мастерские по пошиву костюмов по западному образцу для чиновничьего аппарата. Модернизация Мэйдзи началась с реформирования армии по европейскому образцу. В ходе преобразований была заимствована и европейская военная форма. Это сразу же сказалось на текстильной промышленности Киото и Японии в целом. Форму шили из сукна, но в Японии шерстяные ткани делать пока не умели. Киотосский квартал ткачей «Нисидзин», главный производитель шелковых тканей в Японии, сразу после открытия страны потерял большую часть клиентов и испытывал не лучшие времена. В ходе политики поддержки и развития отрасли в 1869 г. правительство выделило ткачам «Нисидзина» ссуду, чтобы лучшие мастера могли поехать во Францию на стажировку для изучения европейских тканей и технологии их производства. Необходимость обеспечить армию новой формой требовала промышленного выпуска тканей, поэтому в 1876 г. на государственные деньги в Европу была отправлена еще одна миссия для изучения оборудования. Кроме этого, правительство приглашало западных инженеров, которые налаживали ткацкие станки и обучали японцев работать на них.
Наряду с крупными цехами «Нисидзина», которые переориентировались на промышленный выпуск тканей, продолжали работать и домашние мастерские, где сохранялись традиции ткачества парчи и узорчатых шелков по старинным образцам. Спрос на костюм нового стиля повлиял на развитие экономики в целом. С началом фабричного производства шерстяные ткани широко распространились среди населения. Из них шили одежду как европейского, так и японского покроя, что стало дальнейшим стимулом развития текстильной промышленности, план преобразования которой японцы переняли у Англии периода технической революции. В эпоху Мэйдзи Япония была прилежным учеником европейской цивилизации: у Германии была заимствована система образования, у Франции – устройство армии, у Америки – почтовая система. В 1870 г. военно-морские силы Японии оделись в форму английского образца, а сухопутные войска – в форму французского легиона. В 1871 г. европейский костюм стал форменной одеждой почтовой службы и полиции. В середине XIX в. центральное правительство только определяло для себя, как же вести дела с Западом и какой политики придерживаться. Известный японский просветитель Фукудзава Юкити (1835–1901) посетил страны Европы и Америку в составе первой миссии, отправленной за границу в 1860 г. Все члены делегации были одеты в церемониальную японскую одежду – кимоно, штаны-хакама и накидку-хаори, как и полагалось по этикету. Однако большинство европейцев считали японцев чудаковатыми из-за их внешнего вида. По возвращении Фукудзава Юкити написал книгу «Одежда, пища и жилище на Западе», чтобы познакомить широкие массы японцев с европейскими обычаями и традициями.
В книге были подробно описаны все виды европейской одежды, приведены их названия и изображения. По существу эти заметки стали первым руководством для японских портных, когда им поступили заказы на изготовление нового платья. Пошив японской одежды не требовал особых знаний и умений, поэтому специальных мастерских не было, равно как и профессиональных портных. На рынке продавали стандартные отрезы ткани, рассчитанные на одно кимоно, из которых в домашних условиях изготавливали необходимые вещи. Для стирки кимоно всегда распарывали, а затем сшивали вновь, т.е. навыки шитья имели все женщины. Когда появилась необходимость шить одежду совершенного нового типа, в Японии не было специалистов, которые могли бы просто переквалифицироваться с пошива японской на пошив европейской одежды. Из-за дороговизны шерстяных тканей и трудностей в поисках портного полный ансамбль европейского костюма получался чрезвычайно дорогим для большинства населения. Именно поэтому многие пытались приобщиться к передовой культуре, используя лишь отдельные детали европейской одежды. Часто мужчины дополняли традиционную одежду шляпой, кожаными ботинками или зонтом. Идеи просвещения коснулись и причесок. Короткая мужская стрижка считалась прогрессивной и более подобающей цивилизованному человеку. Восстание в Сацума 1877 г. стало последней попыткой протеста против новых порядков и насаждаемой европейской культуры. Все участники мятежа были одеты в традиционную одежду и доспехи. Несмотря на то, что восстание жестоко подавили, Сайго Такамори стал для японцев национальным героем, до конца верным национальным традициям. После мятежа Токио захлестнула мода на одежду, которая ассоциировалась с Сайго Такамори. Особенно популярным был орнамент сацума-касури и оливково-коричневый цвет (угуису-тя), который получил название «цвет Сайго». Мало кто из женщин осмелился перейти на европейское платье в первые годы Мэйдзи. Многие из них видели в западных предметах одежды лишь средство, которое могло дополнить их традиционное кимоно. В этот период японки стали использовать европейские полотенца в качестве шарфов, однако когда они узнали об их истинном предназначении, мода исчезла, оставив только чувство смущения и неловкости в сердцах модниц. С 1880 г. в моду вошли шерстяные шали, причем их носили как женщины, так и мужчины в дополнение к одежде всех стилей.
Европейские кринолины не получили в Японии широкого распространения, только куртизанки и гейши иногда надевали платья с кринолинами для привлечения иностранцев. Общество отзывалось негативно к тому, что гейши рука об руку с клиентами появлялись на улицах города. Однако европейцы, наоборот, обращались с ними с присущей джентльменам галантностью. В 1874 г. правительство издало указ, касавшийся женской одежды. В качестве рабочей и ученической формы женщинам предписывалось носить кимоно и мужские штаны-хакама. Девушки и женщины среднего класса активно поддерживали новый ансамбль костюма и сами создавали новые виды одежды. Так, благодаря горожанкам в обиход вошла верхняя одежда амагото, нечто среднее между японской накидкой хаори и европейским пальто. На волне реформаторства некоторые отчаянные даже осмеливались остричь волосы, но таких были считанные единицы. Большинство представительниц прекрасного пола продолжали носить длинные волосы, которые они укладывали в прически, как у девушек из знаменитой труппы Даны Гибсон. Для создания такой прически не нужны были многочисленные шиньоны, шпильки, гребни и масло, поэтому она считалась более «цивилизованной и просвещенной». Волосы аккуратно зачесывали наверх, где укладывали в простой узел-шишку. Затылок получался полностью открытым, поэтому кимоно стали надевать так, чтобы воротник плотно прилегал к шее. В это же время исчезает традиция чернить зубы. В эпоху Эдо все взрослые женщины чернили зубы и сбривали брови, что было показателем их социального статуса. В 1874 г. императрица Сёкэн впервые вышла в свет с нечернеными зубами, и вслед за ней так сделали и другие женщины. Отмена этих традиций позволила японкам вновь почувствовать себя молодыми. В их сознании появилось чувство освобождения от феодальных порядков.
Несмотря на усилия, которые прилагала Япония в ходе политики модернизации для улучшения положения в стране, государство все же находилось в неравном положении с другими иностранными державами. Европейцы продолжали пользоваться правом экстерриториальности, кроме того, только они могли устанавливать пошлины на ввозимые товары. Эти два факта очень беспокоили правительство Мэйдзи, которое считало, что данные права были предоставлены державам только потому, что Япония во время заключения неравноправных договоров являлась отсталой, нецивилизованной страной. Однако государственные деятели были уверены, что если японцы покажут всему миру свою цивилизованность, то европейцы сами отменят эти привилегии и примут Японию в европейское общество в качестве равноправного члена. Именно для этих целей в 1883 г. был построен Рокумэйкан – дворец для приемов, где исполняли европейскую музыку и обедали за столами по западной традиции. Самыми настойчивыми проводниками новых идей были политики Иноуэ Каору и Ито Хиробуми, заставлявшие своих родственниц учить английский язык, носить европейское платье, есть мясо и заниматься танцами, чтобы на международных приемах в Рокумэйкане они могли достойно выглядеть на фоне английских и французских дам. Жены и дочери политиков, как истинные японские женщины, беспрекословно подчинялись, несмотря на неизвестные и пугающие перспективы этого обучения. Поэтому даже самые радикальные последователи новой политики шли на большие уступки в отношении женщин, чтобы только те не отказались выполнять их указания.
С начала 80-х гг. XIX в. дамы высших сословий стали носить корсет, который подчеркивал формы тела. Они чувствовали себя очень неловко в декольтированных платьях, не зная, как себя в них вести. Императрица Сёкэн предпочитала закрытые платья, а для всех французских нарядов ей изготовили кружевные съемные воротники и рукава. На приемах все дамы носили такие же закрытые платья, отчего пошли слухи, что большинство из них куртизанки и гейши, которые так скрывают шрамы на шее от белил. С другой стороны, зачастую так и происходило, потому что жены и дочери высокопоставленных сановников стыдились общаться с мужчинами и развлекать их, как это было принято на Западе, и отказывались от посещения приемов. Гейши, наоборот, умели это делать очень хорошо, поэтому государство приглашало их для создания необходимой атмосферы.
На первых приемах в Рокумэйкане светские дамы появлялись в традиционной придворной одежде (кимоно, хакама, китайская накидка), и даже через три года современники замечали, что среди дам только половина были в европейских платьях. В 1886 г., после того как императрица сама надела западный наряд, все придворные дамы последовали ее примеру, в результате чего мода на новый стиль женской одежды распространилась очень быстро. В январе 1887 г. было опубликовано «Ее высочайшее мнение» о реформировании женской одежды. Императрица мотивировала переход к использованию западного платья тем, что в нем не было ничего противоречившего японским традициям. Европейское платье тоже состоит из верхней и нижней части (ср. кимоно и хакама), к тому же оно дает большую свободу движений. Также она призывала использовать ткани японского производства, чтобы поддержать местную промышленность. В результате достигались две цели: цивилизованный внешний вид и развитие национальной экономики. Несмотря на то, что в указах первых годов Мэйдзи император называл традиционный аристократический костюм пережитком прошлого, императрица восстановила культурную значимость национального ансамбля одежды – кимоно-оби, объявив его трансформированной формой исконно японской одежды. На рубеже 80-90-х гг. XIX в. большинство женщин высших сословий надели европейские платья. Форма западного образца была установлена для учениц и учителей. Открывались магазины одежды, портновские мастерские, создавались женские клубы для обучения и воспитания необходимых качеств в женщинах нового общества. В изменившихся условиях гейши остались основными законодательницами мод. Киотоские гейши, которые тщательно соблюдали древние традиции, тоже надевали европейские платья, хотя и не так часто, как это было в Токио. Через 20 лет после начала реформ даже в деревне все ходили с остриженными волосами и в узких брюках. В 80-е гг. XIX в. японцы научились носить западный костюм так, как это делали европейцы, постепенно исчезало причудливое смешение японского и европейского стилей. Кимоно стало одеждой для дома и отдыха. Мужчины вели своеобразную двойную жизнь: на работе подчинялись законам западной цивилизации, дома возвращались к традициям. Большинство японцев продолжали проживать в традиционных домах с татами, а кимоно для такого дома все-таки было практичнее. Японская одежда изначально была приспособлена к жизни на полу, а европейский костюм к использованию стульев.
В начале 90-х гг. XIX в. правительство осознало перегибы политики всеобщей вестернизации. Государственные идеи о внедрении западной одежды постепенно соотносились с реальностью, в связи с чем изменились взгляды мужчин и женщин относительно того, что они носят. Среди мужчин в качестве основной одежды окончательно закрепился стандартный европейский костюм, а женщины вновь обратились к национальному платью. В ходе активных попыток научить японок носить корсет возникло мнение, что он вреден для здоровья, поэтому женщины отказались от корсета очень легко и вернулись к кимоно. Тенденция «возврата к старине» была отмечена в конце 90-х гг. среди широких масс горожанок, однако светские дамы продолжали носить платья по последней западной моде S-образного силуэта с объемными рукавами. Европейцы откровенно замечали, что эти платья не идут японкам, выявляя их непропорциональную фигуру. Кроме того, мода в Европе менялась чрезвычайно быстро, и японские дамы не успевали за ней, из-за чего всегда выглядели старомодно.
Принятие первой японской конституции усилило в людях чувство национальной гордости и единства, что отчасти ускорило возвращение к своей одежде. Правительство пыталось сплотить граждан для осуществления новой государственной политики. Для этого политические деятели по-новому трактовали традиционную культуру, придавали ей особую значимость, видя в ней средство объединения японцев. Чиновники агитировали за обращение к национальным истокам, но сами при этом продолжали носить накрахмаленные сорочки. Словосочетание «high collar» (высокий воротничок) иногда использовали сатирики, чтобы высмеять японцев, которые выезжали за границу на учебу, но научились там лишь правильно носить европейскую одежду. Женщины же полностью перешли на традиционный костюм и стали хранителями японской культуры. Чувство национальной гордости еще более возросло после победы в японо-китайской войне 1894–1895 гг. Кимоно стало символом силы нации. В узорах все чаще появлялось изображение сакуры, которая олицетворяла стойкость самурайского духа. Хризантема – герб императорского дома – стала символом патриотизма.
Ученицы старших классов указом правительства вновь были переодеты в кимоно, такая форменная одежда сохранялась до 1920 г. Мальчики ходили в школу в форме европейского стиля, а домашней и повседневной одеждой было кимоно с хакама. На рубеже веков эту повседневную одежду чаще шили из хлопковых тканей с характерным узором в горошек. Накидки-хаори, для зимы, были тоже в горошек или черные с пятью фамильными гербами. Среди студентов появлялись свои модные тенденции. В 1899–1900 гг. молодежь носила длинные завязки из белого хлопкового шнура для накидок-хаори. Мода быстро прошла, и уже в 1902 г. о них никто не вспоминал, но современники писали, что завязки были настолько длинными, что их иногда завязывали на шее. После японо-китайской войны в моду вошли удлиненные хаори, которые называли «школьными». В последующие годы студенты носили японскую одежду, чаще всего штаны-хакама. В каждом университете была своя форма европейского типа – китель с металлическими пуговицами, под который надевали рубашку. Таких комплектов полагалось два – летний и зимний, однако не все могли позволить себе ее купить, поэтому в форме ходили редко. На церемонию выпуска в Токийском университете нужно было приходить в парадной форме. Однако даже там не все могли позволить себе летний комплект и надевали зимний китель. В 1907 г. на церемонию выпуска запретили приходить в хакама и кимоно. Студенты университета Кэйо носили модную дорогую одежду – хаори из шелкового крепа и бамбуковые дзори. Студенты Васэда – потертые костюмы в горошек или старые хлопковые хаори с гербами. Наиболее распространенной обувью среди студентов стали деревянные сандалии – итадзори, у которых подошву делали из деревянных планок толщиной примерно 1,5-2 см. Так как для дождя и снега не годились, в ходу были также сапоги и деревянные сандалии – такаасида – на высоких подставках с кожаными ремешками.
В начале XX в. в высших учебных заведениях ввели форменные головные уборы, как в американских университетах. Круглый околыш, над ним квадратный верх с кисточкой на одном конце. Шапочки украшали вышитыми золотом эмблемами университетов. В сочетании с японской одеждой такие головные уборы выглядели странно. Студенты-модники носили фетровые шляпы, но большинство предпочитали круглые студенческие фуражки. В 1904 г. отменили все головные уборы, кроме форменных квадратных фуражек – гибридов между обычной фуражкой и квадратной шапочкой бакалавра. Головные уборы такой формы впервые появились в Императорском университете, где их носили еще с конца 19 в. В конце эпохи Мэйдзи четко прослеживаются две тенденции, наметившиеся ранее: европейский костюм для работы – японский для отдыха, и европейский костюм для мужчин – японский для женщин. Женщины носили кимоно в соответствии с той схемой, которая установилась в первые годы Мэйдзи: для определенных случаев надевали особый ансамбль кимоно. Четко определялось качество тканей и орнаменты для каждого случая. Женщины средних сословий в течение последних лет XIX в. унифицировали ансамбль кимоно-оби, и он в целом приобрел стандартную форму, однако пока кимоно не превратилось в тот застывший ансамбль, которым оно является сейчас.
В последующие годы большую роль в развитии национального костюма сыграли горожанки, которые использовали сохраненные традиции и весь опыт, приобретенный за время знакомства с европейской одеждой. Постепенно менялись способы надевания кимоно, изменялся его вид. В период Эдо (1603–1868) все замужние женщины завязывали пояс бантом спереди как обозначение своего статуса, но к концу XIX в. все японки независимо от социального положения завязывали пояс сзади. Только куртизанки и пожилые матроны продолжали следовать старой традиции. Самое значительное отличие костюма начала XX в. от современного состояло в том, что он был более многослойным. Обычно надевали несколько слоев контрастных нижних кимоно, к которым подшивали дополнительные узорчатые воротники. Повседневную и церемониальную одежду продавали сразу комплектами из двух–трех, а то и более слоев. Верхнее кимоно и одно–три нижних, сочетавшихся по цвету, – именно такой комплект и называли кимоно.
В течение нескольких веков женщины высоких сословий практически не выходили из дома, и одежда со шлейфом была для них привычной. В эпоху Мэйдзи продолжали носить шлейф, который, как считали, подчеркивал грациозность походки, поэтому он стал неотъемлемым эстетическим элементом женского костюма. Край подола подбивали ватой, чтобы со шлейфом было удобнее справляться. Ватные валики обрабатывали контрастной материей, они были еще одним напоминанием о средневековой аристократической моде на многослойные одежды. Величина ватной подбивки зависела от возраста женщины и случая, для которого предназначалось кимоно. Юные девушки красовались в нескольких кимоно, каждое из которых – с подбивкой до 5 см. Многие женщины скрывали свой возраст, делая ватный валик чуть больше, чем им было положено по возрасту, но не настолько, чтоб их уличили в этом. К концу XIX в. значимость шлейфа и подбивки подола кимоно в определении статуса женщины постепенно сошла на нет, и такую одежду надевали в основном только на свадебную церемонию. Оставался вопрос: что же делать с лишней длиной кимоно? Ее стали собирать напуском на талии, в результате чего образовалась складка о-хасёри, которая не несла никакой функциональной нагрузки, но стала новым эстетическим элементом костюма. Одежда «сидела» на женщине более плотно, что давало большую свободу движений, кроме того, такой ход позволял надевать одно и то же кимоно людям разного роста. До середины XIX в. существовало чрезвычайно много видов поясов-оби и способов их завязывания, однако к началу XX в. осталось несколько стандартных вариантов, при этом бант всегда располагался сзади. Самым распространенным и простым был бант в виде плоской подушки – тайко.
Цветовой колорит верхней одежды был не слишком броским: все оттенки синего, коричневого, серого цветов. Среди орнаментов преобладала полоска и клетка, которая создавала монотонное впечатление. Нижние же слои костюма были ярких цветов, и даже пожилые женщины носили ярко-красные или лиловые нижние кимоно с узорчатыми воротниками и подолом. В эпоху Эдо военное правительство периодически издавало указы о запрете роскоши и ярких цветов одежде, поэтому женщины надевали цветные кимоно под темные и умело скрывали от глаз правительственных чиновников свое богатство. Тогда же появился новый эстетический принцип: богато украшенная одежда выглядит гораздо привлекательнее, когда ее видно лишь мельком при ходьбе. Единственное, что всегда было видно из-под верхнего кимоно – это съемный воротник, который всегда украшали искусной вышивкой. Социальный статус выражался не только в отдельных элементах костюма, но и в манере его надевания. Представительницы старых торговых кварталов Эдо, районов «ситамати» («нижнего города») надевали кимоно не так, как жительницы центра Токио в районах Яманотэ (верхнего города), на которых сильно влияли традиции самурайской знати. Как бы то ни было модные тенденции последующих годов намечались именно в центральной, более консервативной части столицы. В первые годы Мэйдзи среди женщин купеческого сословия самым модным считалось желтое в клетку кимоно с атласным черным воротником, который подчеркивал белизну кожи. Однако дамы из районов Яманотэ считали черный воротник элементом костюма простолюдинов, будто они придумали его, чтобы скрыть следы грима и масла на основном воротнике кимоно. Представительницы молодой буржуазии предпочитали белые съемные воротнички. Женщины-учителя надевали под кимоно белые блузки со стойкой, украшая ее брошью так, как это делали английские гувернантки. Белый воротник нижнего кимоно закрепился как элемент национального костюма, но появился он под влиянием западной культуры.
Многие писатели и японские просветители, такие как Фтабатэй Симэй, Нацумэ Сосэки, Фукудзава Юкити, Исибаси Тандзан и многие другие, подробно рассказывали о моде и костюме современников в своих произведениях. В книге «Очерки о кимоно» японский драматург Хасэгава Сигурэ писал: «Мода центральных районов отнюдь не считалась изящной, однако девушки с окраин столицы не могли не следовать ей, потому что простой белый воротник стал символом новых знаний, к которым все так стремились. Поэтому они сменили свои цветные вышитые воротнички на белые… Было еще украшение для волос, которое хотела иметь каждая жительница из «ситамати» - серебряная роза с секретом. Если нажать на небольшую кнопку на конце стебелька, то роза превращалась в бутон, а если потянуть за нее, то лепестки цветка вновь раскрывались. Всякий раз, когда видишь девушку в желтом кимоно, подпоясанном легким сиреневым поясом, когда ее воротничок чисто белого цвета, а волосы уложены в изящный узел на макушке, так хочется, чтобы ее голову украшала именно эта роза. Это был облик молодой женщины с окраины, которая, нарочито или нет, пыталась показать свое стремление к знаниям и желание вырваться из четырех стен отчего дома». Постепенно четкие внешние различия костюма разных сословий исчезали. Магазины одежды издавали журналы мод, на обложках которых появлялись известные гейши в самых модных нарядах. Любая женщина, независимо от социального положения, могла позволить себе свободно носить те вещи, которые предлагал рынок. Студентка могла надеть то же, что и знатная дама. Отличия в костюме теперь зависели только от его назначения. Все виды одежды делились на две категории по уровню официальности: рякуги – домашняя одежда из простой ткани; и рэйсо – церемониальный костюм из расписного шелка с изображениями гербов. К концу периода Мэйдзи появляется ансамбль хомонги – платье для посещений, который получил широкое распространение благодаря универсальности. Такой ансамбль подходил для всех случаев, когда женщине надо было выйти из дома.
Очередным поводом расширения движения в поддержку национальной одежды была коронация нового императора в 1912 г., когда императрица Тэймэй вновь надела традиционное платье для церемонии коронации. Вслед за этим среди горожанок становится очень популярным новый ансамбль кимоно – сярэги – изящное платье, которое было ближе к парадному костюму. Так как у женщин появилось больше возможностей выйти из дома, где ее могли видеть окружающие в том кимоно, в котором был отражен ее собственный вкус, они использовали все средства, чтобы всегда выглядеть индивидуально. Одежда такого стиля была немного ярче и разнообразнее в орнаментах, чем хомонги. Промышленность отвечала спросу. Многие виды окрашивания стали производить машинным способом с применением трафаретов. Появились анилиновые красители, которые помогали художникам выбирать более широкую цветовую гамму, чем раньше, кроме того, они не выгорали и хорошо переносили стирку. Начиная с 80-х гг. XIX в. текстильная промышленность находилась на высоком уровне, как по качеству, так и по количеству производимой продукции. Новые ткани использовали для всех видов одежды, однако орнаменты и цвет оставались, как прежде, простыми и неброскими. «Нисидзин», в свою очередь, постепенно превращался в музей, который знакомил людей с древним ткацким искусством.
Император
динственный ткач Китагава Хэйхати продолжал традиции ткачества и был последователем мастера Таварая, который изобрел японскую технологию производства узорчатого шелка – кара-ори. Китагава приложил немало усилий для возрождения этой технологии, практически утерянной. Один из его станков был объявлен священным и на нем мастер ткал только парчу – ямато-нисики –для императорской семьи и храма Исэ. После того, как в «Нисидзине» установили жаккардовые станки, станок Китагава остался единственным экземпляром древнего типа, где была необходима помощь еще одного человека, который, сидя высоко на раме, поднимал нити для создания орнамента. Когда Китагава работал на этом станке, он считал, что отправляет священный обряд. Во время работы он ни с кем не разговаривал, постоянно совершал церемонию очищения и надевал только белоснежные одежды. Нити он окрашивал растительными красителями из собственного сада, приготовленными по старинным технологиям. Орнаменты Китагава тщательно копировал с древних образцов. Художники обычно не работали постоянно на текстильных фабриках. Они, как и ткачи, считали, что необходимо сопротивляться активным заимствованиям иностранной культуры для сохранения своей и постоянно организовывали выставки своих работ. В Киотоской высшей технической школе давали строгие указания по всем направлениям обучения, по декорированию и ткачеству. Студенты и преподаватели тщательно собирали материал по декоративному искусству разных стран, но большее внимание, несомненно, отдавали японской традиции. Стиль art nouveau задержался в Японии гораздо дольше, чем в Европе. В XX в. художники вновь обратились к созданию новых орнаментов. Теперь в их распоряжении находились многочисленные каталоги с узорами Запада и Востока.
Имератрица
Государственная политика популяризации национальной культуры активно проводилась и после эпохи Мэйдзи. Наиболее видными деятелями движения были Номура Сёдзиро и профессор из Киото Эма Цутому. Он и его студенты выпускали книги и периодические издания, посвященные традиционной одежде, организовывали выставки. Часто проводили уроки рисования в древних храмах, где им позировали известные гейши в одеждах разных эпох. Итогом эпохи Мэйдзи стало появление национального японского костюма. Японцы осознали, что кимоно является неповторимым феноменом культуры их страны. Однако именно в этот период западные традиции сыграли немаловажную роль в формировании нового менталитета японцев относительно их собственного костюма. Под влиянием европейцев невесты стали надевать белоснежные кимоно на свадебную церемонию, хотя издавна предпочтительными считались яркие кимоно, отделанные золотом и серебром. В период траура японцы по европейской традиции надевали черные одежды, вместо белых, как это было принято ранее. Наибольшие изменения произошли в манере ношения кимоно, что и зафиксировалось в ансамбле национальной одежды: длина не стесняла движений; плотный запах лифа и белый воротник нижнего кимоно акцентировали внимание на лице; широкий пояс играл роль корсета и призван был придавать фигуре стройность. Эти новые эстетические критерии активно влияли и на последующее развитие костюма.
Нет ничего прекраснее фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку
Изучать разделы по произношению - одно удовольствие. Приятно осознавать, что помнишь почти 90%. Забыл разве что дифтонги и все-таки немного отвык. А вот от словарного запаса ничего не осталось Но какое же удовольствие *_* Даже не думал, что так можно так соскучиться по тому, что бы произносить.
Спасибо всем, кто участвовал в процессе и голосовании! Это было весьма интересно! Извиняюсь перед теми, кому не было интересно, но кому этот проект засорял френдленту