pelipejchenko.livejournal.com/439283.htmlДикарёнок
(из серии "Как это было на самом деле")
Ускользнуть не получается — тот, кто слева, сильно бьёт крылом и вынуждает меня вернуться на прежний курс. Солнце тут же заливает глаза расплавленным золотом, я на мгновение сбиваюсь с ритма и ныряю к земле, но тот, кто снизу, возмущённо клекочет, толкает меня вверх, и я изо всех сил машу короткими крыльями, пытаясь выровняться.
Надо мной мирно течёт бескрайняя ярко-синяя река с островками облаков, тёплый ветер щекочет подпушек. Мне хочется заплакать, но я не знаю, как это сделать.
Впереди уже виден серый ствол ратуши, его подножие облеплено чёрными точками. Мне жаль их: эти муравьи давным-давно разучились ползать иначе как по земле, и даже у самых лучших из них никогда не вырастут крылья. Даже муравьиные — крохотные, слюдяные.
Тот, кто спереди, коротко вскрикивает, подавая сигнал, и начинает снижаться. Мы мчимся прямо к телеге, со всех сторон окружённой стражниками. Со всех — но не сверху.
По телеге разбросаны рыхлые тёмно-зелёные лоскуты. На куче кисло пахнущих стеблей крапивы сидит Она, зажав в кулаках одну из рубашек. Словно зверолов с сетью, терпеливо подстерегающий добычу. Я смутно помню, что когда-то любил Её больше всех на свете. А может, это был не я? Может, кто-то другой, слепой и бесчувственный — кого никогда не гладил ласковыми ладонями ветер, кто не впитывал всем телом небесную синеву, не испытывал ощущения полёта — этого высшего счастья, невозможного на тусклой и грязной земле?
Оглушительно хлопают белые крылья, борта телеги жалобно скрипят и проседают, охранники в испуге пятятся. Она хватает рубахи и торопливо набрасывает их на братьев. Отчаянно пытаюсь заложить вираж, но удар того, кто сзади, сшибает меня на лету. Тяжело падаю на дно телеги, тут же делаю перекат, расправляю крылья, готовясь взлететь, — и в этот момент Она накрывает меня рубашкой. Я вцепляюсь в проклятую зелёную сетку когтями и клювом и рву её, захлёбываясь клёкотом. Ошмётки рукава летят в разные стороны и падают к ногам растерянных стражников, но крапивное заклинание уже вступило в свои права, и невидимая сила начинает мять и ломать моё тело...
Я сижу на кровати, подобрав под себя ноги, и не мигая гляжу на пламя свечи. Ночную тишину изредка нарушает истеричный крик козодоя.
В коридоре слышатся шаги. Кто-то останавливается у двери и некоторое время стоит в нерешительности. Я молчу и не двигаюсь. Наконец дверь издаёт тихий скрип и медленно плывёт в сторону.
Сестра садится рядом на край постели и порывисто обнимает меня распухшими красными руками.
— Прости. Я не знала, что для тебя это так серьёзно... — бормочет Элиза сквозь слёзы.
Ничего не отвечая, я глажу её по спине. От каждого шуршащего прикосновения она судорожно вздрагивает, как от боли, но я продолжаю безжалостно задевать перьями нежную кожу её шеи.
Она это заслужила.
Она украла у меня небо.